In STrange Cities

Prose by Merey Qosyn, Yessbol Nurakhmet, Mirsaid Khasymov, Baurzhan Moldashbayev, Danil Volohov

Non-fiction by Paloma Thoen

Art by David Dusseault

art



 

The Crossing

Size 16x9; Digital Image

Prose


Есбол Нұрахмет ЕСБОЛ НУРАХМЕТ YESSBOL NURAKHMET


 
 

Түнгі он екілер шамасы. Журналист қала маңындағы жұпынылау жалдамалы пәтерде әлдебір құжаттар мен фотосуреттерді ақтарыстырып, әлденені жазып-сызып, компьютерге үңіліп ұзақ отырып, кеш жатты.

***

Түнгі бірлер шамасы. Қала орталығындағы көпқабатты үйлердің бірінде жезөкше жалаңаш суреттерін желіге салып, астына хабарламасын, қалаған бағасын жазып, әркімнен келген телефонға жауап беріп, күте-күте ақыры ұйқыға кетті.

 
 

Merey Qosyn Мерей Қосын Мерей Косын


 
 

«Сіз мың бір түн ертегісін оқыдыңыз деп үміттенемін. Әрине, сіз менің айтып отырғандарыма ешқашан сенбессіз, бірақ мен дәл осы күндері сол ертегінің өзіне айналып кеткендеймін. Тыныштықта ұйықтай бергім келеді, оянудан қатты қорқамын. Ояна қалсам ғажайып әлемнің бәрі ғайып болады да тек менің бойымда сол сәттегі сезімдер ғана қалады, басқа ешнәрсе есіме түспейді.» бұл Сириялық Ая (Aya) есімді бойжеткеннің маған жазған хатынан еш өзгеріссіз алынды. Фейсбуктегі «Humans of New York» парақшасында жақында жарияланған Аяның оқиғасы туралы жазба бақырайған көздер мен тік қатқан ойларды төңкеріп тастады. Және мені де, сондықтан онлайн дос болып, мың бір түннің ертегілерін тыңдап қысылған уақыт үстінде отыра бердім.

 

Бауржан Молдашбаев


 
 

Иглы солнца, жгуты его шевелятся жадно, топорщатся наперегонки – жалка потеха старого узника в русле предрешенного пути. И что-то редкое оно в эту зиму. Но сегодня его не узнать. «Друг мой, кажется, мне осталось совсем мало». 

Безлюдна сумрачная внутренность экспресса – хоть плачь. Пока томится мой автобус на светофоре, окруженный машинами по пояс, я застаю вороватый ветер прячущим свой скудный удел по углам, по переулку, перекладывающим его беспокойно. Змеятся под нами струи снежного дыма, со зловещим упорством ползут и крадутся вослед своей неведомой цели сквозь ноги и колеса. Грязен старый снег, часто испещрен прожорливыми друг до друга инфузориями разных величин, и чахлый, едва умножает так разлившееся сегодня солнце.

Я вспоминаю, как минуту назад лепетал, стараясь не сбиваться на запаздывающие в сети, дразнящие повторы своей речи, лепетал, силясь заполнить ими пустоту молчания. 

«Даже не верится, что у меня была жизнь» – сказал затем мой воспитатель и опрокинул чашу с тишиной.        



ДАНИЛ ВОЛОХОВ


 
 

В Баку мы прожили семь лет. Я родился не там. Во Владивостоке. Потом отец получил работу. Потом другую. Мы снимали квартиры и постоянно переезжали. Одна квартира. Вокзал. Поезд. Перрон. Другая квартира. Другие соседи. Подъезды. Жизни.  

Жители подъездов – я никогда не мог запомнить их. Уже потом, через много лет, кто-то спросил у меня: 

- Вы жили в домах с лифтами ? 

Задумываюсь. В черепной коробке покоятся воспоминаниях о десятках квартир. 

- Да….По большей части. 

- В этом и проблема. 

Собеседник кажется как никогда уверенным в своих словах. В руках у него – водка с тоником. А у меня – всего лишь вопросы. 

- Вы что имеете в виду ? 

- Суть в следующем. Это просто фактор. Я психолог по образованию. Я знаю. Если бы вы жили в доме девятью этажами, и ходили бы пешком каждый день – вы бы знали всех.


МИРСАИД КАСЫМОВ


 
 

Зеркала в доме были завешаны чёрными покрывалами, хотя взрослых не было уже дня три.  Маленькая Вили всё пыталась их снять, но каждый раз её за ногу кусал кто-нибудь из мамитов или  папитов. Они хоть и были кусачими, лица их вечно застыли в неподдельной радости. 

Иногда, чтобы спрятаться от мамитов и папитов, Вили убегала в сад. Там она могла спокойно  просидеть полчаса, пока целый хор крохотных хозяев дома не начинал её искать. Из-за того, что  было их несметное количество, находили её быстро, но всё же не так скоро, как могли бы, будь  она на чердаке, в подвале или под кроватью родителей. Хотя под кровать Вили больше никогда и  не забралась бы, после того, как умелые, организованные папиты вытащили её оттуда силой.  

Essay


PALOMA THOEN


 
 

There is something off in the wind that blows through Aberdeen, Washington. It is a town with a subtle dissonance. When you go down the streets of Aberdeen, you feel a depressed tension. It’s faint, but it lingers as it passes through you. Here you will find boarded windows, crumbling porches, strip malls, bars, and churches; churches outnumber everything else. The last time there was any prosperity in Aberdeen was during the 1920s when the town’s lumber and logging industries were flourishing. By the 1970s, the era of Kurt Cobain’s childhood, most of their natural resources were logged. After the industries went and left—nothing ever came to replace them. It is the ideal town to escape from. 

When I was sixteen years old, my mother told me that she’d take me on a trip anywhere within the confines of the United States. More than anything else, I wanted to see the relics of Kurt Cobain’s past. I wanted to trace his life through the places he had once passed through: his childhood home, the bridge he claimed to live under, and the home he spent his last days in. 

Join the Conversation